Сад

- Неожиданным? Я бы так не сказал, потому что история мифическая. Вообще отношения с Овчаровым носят такой мифический характер. Когда-то я в «Левше» принимал участие, это было давно. А потом мы с ним иногда встречались в магазине, но я-то знал, что это он. Знал ли он, что это я? Но мы смотрели в глаза друг другу, проходя мимо. И потом я всплыл в одном проекте, который не был осуществлён, который уже двигался вот-вот, но потом это дело всё было спущено на тормоза по разным причинам. И опять я как-то внутренне думал: «Все равно что-то должно произойти». Не могу сказать, что пуповина оборвалась и вот вдруг возник «Вишнёвый сад». Позвонили. Женя. Я пришёл. Он говорит: «Боже мой, какой ты стал мощный!» Я говорю: «Конечно, какой я уже Петя, когда уже…?» Он говорит: «Давай быстро худеть!» Я говорю: «Ну….» Через 3 дня звонок: «Епиходова посмотри». Про себя я сказал: «Это уже другое дело!»
Прочитал сценарий, который мне очень понравился. Во что мы сейчас выруливаем, так сказать, это я уже не знаю. Сценарий, если вот (внутренне я про себя сказал), если вот режиссеру Овчарову, так я сформулировал, удастся сделать из пьесы «Вишнёвый сад» чистую частную историю, из пьес Чехова выбить, знаете, вот этот вот советский монументализм, которым, так сказать, его нашпиговала, эпоха 20 века, что их вот этой частной истории складывается вся Россия
Поскольку сам Чехов говорил, что когда он посмотрел «Вишнёвый сад» у Станиславского, он спросил: «А пьесу-то вы читали?» Помимо того, что, конечно, в ней комедия и в сценарии много смешного, но финал-то всё-таки грустный, смеяться-то не особо хочется. Но поскольку я – Епиходов, то я безумно счастлив, что я работаю в кино с Чеховым, в театре у меня его очень мало. Только по рассказам есть спектакль «Счастливчик», который идет в Русской антрепризе. Я безумно рад, что начинаю, по большому счету, грубо говоря, в кино вот в этом возрасте, может я и закончу. Но неважно. Что это Чехов и что это Овчаров, я дейсвительно по-настоящему рад, что я попал к ним в руки, что это школа жёсткая, но настоящая. То есть всё то, что требуется для артиста в кино, плюс еще параллельно самое главное и самое важное – создание художественного образа, как учили нас великие мастера. Видите ли, в чём дело, я сам на театре пробовал себя, как режиссер – и это совсем иное дело. Я имею в виду, оказаться по другую сторону рамок, а здесь в кино, чтобы я противоречил режиссёру? Я знаю, что это такое. Никогда и ни за что! Потому что я знаю, что это такое, что он испытывает. Что он хочет – то я и делаю. Но сам взгляд общего взгляда на образ несомненно существует. Несомненно, есть моя индивидуальность и тому подобное. Но всё-таки есть задача в кадре, поставленная режиссером, и я ее выполняю БЕЗОГОВОРОЧНО. Я еще раз повторяю: для меня это колоссальная школа. При чем, слава Богу, я как будто бы вернулся в школу нормального советского кино в хорошем смысле и хорошего кино того мощного, которое было, пусть оно называется советским, какая разница? Понимаете, вот. Поэтому то, что мы с ним обговорили – никаких внутри противоречий в этом нету, поэтому я целиком подчиняюсь ему. А то, что мы говорили о Епиходове, я когда сейчас себе это формулирую, то это, на самом деле, практически самый современный персонаж на сегодняшний день в пьесе. Это вообще коренной архетип русского человека после 17 года в России. Вдобавок Чехов еще всё это угадал. Конторщик – что у нас сегодня такое «конторщик»? Офисный работник, понимаете?
06:07 Человек без лица. Серединный такой, никакой. Там есть замечательная у него фраза: «Я читаю замечательные книги, как и все мы и только никак не могу определить направление: принадлежу я к касте хозяев или к касте рабов?» Идеальный ответ на сегодняшнее состояние России. Никто из нас сегодня не может сказать, кто он такой. Даже те, у кого сегодня миллиарды-миллионы денег, они тоже, простите меня, они не могут сказать принадлежат они к касте хозяев или к касте рабов. Поэтому мы говорили о многом, как из подобного типа рождается и террор и всё, что угодно. Потому что Чехова волновал этот вопрос, что с Россией будет дальше, он как бы его предчувствовал, нащупывал в Пете Трофимове, так сказать. Епиходов, он здесь более в сценарии выпуклая фигура, скажем, нежели в пьесе. Во всяком случае, так, как его видит Овчаров, это всё пытаюсь сыграть я. Поэтому мне это чертовски интересно. Что из этого получится, мне очень интересно. Мне приятно, что это кто-то примет, а кто-то не примет. Мне нравится, что это всё-таки будет акт искусства, который вызовет, споры, у тех, кто это посмотрит. Мне это нравится, потому что я не люблю, когда, знаете вот, как там Шиллер говорил: «Нравиться всем – пошло».
- Кого любит Ваш персонаж?
- Ему даже определиться сложно с этим чувством. Он ее придумывает, он ее не знает. Я внутренне для себя решил так, что он был обделен этим. Мы все чего хотим? Мы все хотим, чтобы нас любили. Вы понимаете, даже Дуняша, которой он готов был отдать всё лучшее, в своем понимании, в общем-то, отвернулась от него. И вот это предательство может привести к аховым последствиям. Вы знаете прекрасно, чем кончается, когда человек лишён любви. Возьмите Ричарда III, с чего вся трагедия – его никто не любит. Ваню Грозного, чем кончилось? Вот, помните? Я, так сказать, беру большие мазки, широкие. Чтоб было понятно.
- Наш продюсер Андрей Сигле называет режиссёра Овчарова «извергом»….
- Изверг.
-Потому что с утра до ночи репетиции, съемки, обморки и т.д. Расскажите про свой трудовой день. С чего он начинается?
- Дело в том, что я тоже, так сказать, «тёртый калач», с точки зрения взаимоотношений с разными режиссёрами. Поэтому то, что он, то, что называется «изуверство» , я не нашел в этом ничего. Школа замечательная, наблюдать его, наблюдать себя. У него есть замечательная фраза, прекрасная фраза, она мне очень понравилась, она чудная: «А как иначе? Иначе никак». Тогда он действительно добивается этого, эмоций от артиста. Правильно, в общем. А как иначе? Иначе никак. Можно, наверное, как-то. Ну что ж, это Овчаров. Не будем же мы превращать его в кого-то другого. Либо ты его принимаешь, либо нет. Всё.
- Как складывается ваша работа? Что необычно сейчас?
- Ну, так было раньше всегда. Вот, например, у меня был в моей юности чудный фильм, когда я был совсем молодым артистом. Я служил в армии и умудрился сняться в эпизоде у Бортко. У него был такой фильм «Мой папа – идеалист». А снимал это всё Эдуард Александрович Розовский. Старейший оператор. Было так замечательно. Был небольшой эпизод, но он Бортко выгнал. Бортко сказал: «Я тебе нужен, как режиссер?» Я сказал: «Нет». И Розовский целый день возился со мной, ставил на меня свет, рассказывал всё о кино. Это был эпизод, которым, в общем-то, я горжусь очень. Я играл еврейского мальчика, который заикается, который хотел стать артистом. Но когда он читал стихи, он не заикался. Я читал там Блока. Вот такой был замечательный эпизод. И вот рабочий день складывался в разговорах с Розовским. И это давало намного больше, чем, например, задача какая-то конкретная режиссёра. Меня это настраивало на большую, так сказать, внутреннюю отдачу. Но здесь совсем всё другое. Здесь требования, здесь жёстко. Это дисциплинирует, и, в общем, открыл глаза – день начинается. Открыл глаза в постели, а может он начинается, когда я закрываю глаза в постели. Вечером день начинается следующий. А может он три месяца день этот идет, черт его знает. Может с первого разговора с ним. Это всё один рабочий день. Я их уже не членю, пока это и не закончится – день. Вот так.
- Жалко будет всё это сносить?
- А тут кто-то предлагал продать это в какую-то шашлычную. Окружить шашлычную вишневым садом, представляете, как пойдет народ? Кто-то говорил: «А что это всё рушить? Надо взять, да и продать». Зимой, хорошо, правда? Всё это в снегу, белое. И летом, бац, и всё время весна. Нет, это надо куда-то употребить. Красиво же. Говорят, Сокуров приходил несколько раз, останавливался: «Боже мой! Как красиво!» потом мне сказали, что он очень любит искусственный вещи. Интересно.
- Байка?
- Нет, вот честное слово, никаких баек. Ничего такого.
-Что с Вами было, почему поднялось давление?
- Была сцена жуткая, было просто жарко очень. Сцена была жуткая, надо было держать палец под краном с горячей водой. Конечно, горячей воды там не было, но надо было это играть. Еще при этом вести диалог, еще при этом сопля, слеза и вселенская обида на всё человечество. И еще жжется кипяток. Вот надо было в башке всё это совместить, что тебе палец жжет, что ты должен еще на реплики партнера отвечать, из кадра не вываливаться и жарко. Вот отсюда.
- Вас откачивали в Вишневом саду?
- Нет, приехала наша, нормальная санитарная машина, оголили, «Бздыньк» в мягкое место и вперед дальше. Так что ничего, жив, тьфу-тьфу-тьфу, пока.