Пресса
16.02.2016
Короткие встречи с актером Андреем Феськовым Совместный проект IamRadio и кинокомпании Proline Film к 110-летию Даниила Хармса. Актер Андрей Феськов рассказал о съемках фильма "Хармс", о роли писателя Леонида Липавского, об отношениях латиноамериканцев с Богом, о новом БДТ и о многом другом...
АЛЕКСАНДР ИВАНОВ. Сейчас в самом разгаре Берлинский кинофестиваль, где представили картину «Хармс», в которой Вы снимались роли писателя Леонида Липавского. Расскажите про Вашего персонажа.
АНДРЕЙ ФЕСЬКОВ. Это один из друзей Хармса, обэриут, тот самый, который занимался философией, тот самый, который записывал многие их изречения, мысли, после их встреч. Он первым ушел на войну в 1941-ом году и погиб в первые же месяцы. Вот такая трагическая судьба.
АИ. А как Вы готовились к роли? Много ли было сложностей? Много ли было написано про Липавского, чтобы как-то узнать его?
АФ. Разумеется, биографию изучали, потом сели, по философским трудам прошлись. Времени у нас для съемок было всего-ничего, 22-25 дней, поэтому, подготовка была предварительная. Потом мы все поздно вечером собирались актерской командой «Хармса», разрабатывали сцену на завтра. Сценарий позволял фантазировать, варьировать и предлагать режиссеру. Замечательный Ваня Болотников, самое интересное, принимал наши предложения, но, разумеется, и от чего-то отказывался. Это была настоящая творческая работа. Вечером мы репетировали командой, на следующий день мы предлагали Ивану, и, вот уже шли съемки.
АИ. Интересно, потому что актерская команда собралась сильная, практически все актеры театральные. Не сложно было Ивану Болотникову?
АФ. Ну это нужно у него спросить (смеется). Там фонтан фантазий в какие-то моменты заполнял все пространство, поэтому Ивану приходилось разгребать. Тридцатиминутные этюды, которые мы предлагали, он молча отсматривал и говорил: «Да, да, да, ребят, это хорошо, но все-таки, здесь сцена, вот, они тут варят раков и во время этого пиршества… Давайте как-то сократим количество абстракции на квадратный сантиметр пространства». Так что, как-то так. Я думаю, Ване было интересно, и шел взаимообмен. Он изначально предлагал: «Ребята, тут такая штука, поскольку обэриуты — парни не простые, с перцем, поэтому предлагайте, приносите, и будем отсматривать».
АИ. А какое место Липавский занимал в жизни Хармса? Какие у них были отношения?
АФ. Там замечательная история, связанная с женой Липавского, в которую Хармс, то ли был влюблен, то ли просто она ему нравилась. Есть отдельная история с письмами Хармса к жене Липавского. А в качестве друзей… Ну, он один из друзей, тут я даже не знаю, как сказать, кто из них ближе из всей команды. Он один из тех, который был внутри, который понимал философию обэриутов, в частности, такое понятие как «иероглиф». Условно говоря, есть некое явление, назовем его «листопад». То есть листопад — это падение листьев осенью с деревьев. Это одна сторона. А есть, например, листопад — это ощущение окончания чего-то, умирания, может быть, грусти. А есть листопад — это ощущение смены чего-то. Очень многие слова за собой несут еще какое-то значение, кроме непосредственно прямого. И они ввели понятие «иероглиф». Вот почему стихи Хармса на первый взгляд какие-то такие несуразные, как лепнина разных слов. Они между собой договаривались, или прочувствовали, что некоторое слово имеет значение более широкое, и дальше уже использовали это слово в стихотворении как иероглиф: то есть, вставляя слово «стол», за этим столом шел и гроб, и похороны, и так далее, и так далее. А возвращаясь к вопросу, — я недавно перечитывал хармсовские записные книжки, там ничего у него особенного про какую-то сверхдружбу с Липавским или про какое-то братство нет.
АИ. Я вот тоже не помню, почему и спрашиваю.
АФ. Здесь надо еще отдать должное хармсовскому мировосприятию, потому что последнее, что я у него читал в записных книжках — это сплошные перемешивания проблем материальных: "вот сегодня мы поели макароны с сосисками, завтра будет есть нечего, столько-то копеек я должен тому-то, столько-то я должен занять у этого". Следующая запись в записной книжке — это какой-то любовный посыл к Марине или к Эстер. И у него постоянно идет смешение тяжелого быта, который его съедает и все проблемы связанные с его движениями души, с его любовью. И это идет такой мощный замес, поэтому, касаемо друзей, это чаще какие-то такие шуточные письма, дела остро-юмористические. Ничего такого искреннего про Липавского я не находил, но если рассматривать их дружбу как творческий союз, то Липавский нес очень серьезную философскую нагрузку, он записывал. Есть, например, Друскин, который во время блокады в Ленинграде поехал через весь город в квартиру Хармса собирать вот его рукописи. И благодаря Друскину мы знаем Хармса со стороны его творчества, а Липавский — это как раз идеологическое. Если бы не было Липавского, тогда бы мы не знали философии, того мяса, из которого рождались дальше стихи, проза и так далее.
АИ. Я внимательно смотрел Вашу творческую биографию. Очень интересно, что у Вас активная и театральная жизнь, и съемки, причем съемки как в авторском кино, так и в сериалах. Мне кажется, на Вас идет очень большой поток работы и информации. Где Вам интереснее, где сложнее?
АФ. Все зависит от того мастера, с которым ты работаешь, от режиссера или от актерской команды. Иногда бывает так, что в кино, режиссер предлагает тебе какие-то решения, может быть, интереснее, чем то, что ты делаешь в театре. Вот с Олегом Георгиевичем Погодиным мы работали на сериале "Крик совы". И там было по 25 минут его лекций перед каждым кадром, он же еще и киновед. Привели ребят из массовки, и наши художники по костюмам надели на них соответствующую одежду, дали пистолеты, а он говорит: «Смотрите, смотрите, какие замечательные образы. А помните кино от 37-го года венгерское, там "Я — не я, моя сестра, брат, кот и повар"? Помните?». И мы стоим всей командой, киваем, но никто не видел это кино и никто не знает даже, что это за кино. И он говорит: «Вот, вот там как раз эти два персонажа, такие шпики, абсолютно точное попадание!». И вот каждый раз идут у него какие-то отсылки к художественным произведениям, а ты стоишь и думаешь: «Елки-палки, за три месяца съемок ты прослушал курс лекций истории кино».
А есть вариант работы в театре. Федор Лавров ставил в БДТ "Эрендиру", а Андрей Анатольевич Могучий приходил курировать. Там очень интересные штуки открывались в связи с творчеством Маркеса, в частности, взаимоотношения людей Латинской Америки с Богом. Там очень все просто. Там напрямую. И у них есть такое понятие: они иконостас выставляют и тут же фигурки святых, и тут же фигурки их родных. И, в зависимости от того, что происходит в их жизни, они как-то эти фигурки перемещают, расставляют и разыгрывают жизненные ситуации. И есть еще культура ретаблос, — это когда происходит какое-то значимое событие в жизни латиноамериканского человека, а он благодарит за это того или иного святого, причем значение этого события важно для самого этого человека. То есть это может быть и какой-то бытовой случай и какая-то трагическая ситуация. И вот по каждому такому событию, которое имеет значение, они у художников заказывают вот этот вот ретаблос. То есть такая картина, можно сказать, какое-то подобие иконы, где есть святой, есть эта ситуация, и дальше подпись благодарения. Идет взаимоотношение со святыми, с Богом напрямую. И после этого мир Латинской Америки для меня открылся совершенно по-новому.
АИ. Интересно. Совершенно другая культура, да?
АФ. А мы там все разбирали, пытались понять, что же такое эта Эрендира… А Нина Николаевна Усатова у нас играет бабушку, а Полина Толстун играет Эрендиру. И мы никак не могли понять, что же это такое, — бабушка, которая продает свою четырнадцатилетнюю внучку? Где найти оправдание поступкам этой бабушки? И мы все искали в себе, в нашей культуре, и ничего не находили, а потом, в процессе работы, обнаружилась интересная вещь, что, собственно-то, Маркес писал Латинской Америке, и Эрендира — это как раз и есть та самая Латинская Америка, которую взяла эта бабушка Европа и стала ею торговать. И более того, поступок Эрендиры в конце, непонятный, где она руками своего возлюбленного убивает бабушку, бросает этого возлюбленного, у бабушки забирает пояс с золотыми слитками, убегает и оставляет их всех там погибать в этой зеленой крови, которая там вышла… И мы думаем: «Как это все вообще возможно понять, переварить и вынести на сцену, как зрителю еще преподнести?» А вот с точки зрения жизни Латинской Америки, которую завоевывали, подчиняли, использовали, колонизировали во весь рост, посыл Маркеса таков, что в конце концов, все-таки, эта «девочка» Латинская Америка вырвется, и все вы останетесь там, в своих ценностях, а она побежит дальше, полетит.
АИ. Не зря за Маркесом столько лет спецслужбы следили (смеются). Хотелось бы спросить про БДТ. Сейчас его активно и хвалят и ругают. Как вы относитесь к новому БДТ? Потому что это явно новый театр.
АФ. В БДТ я попал в 2006 году, сразу после окончания Театральной академии, проработал там практически два года, потом я уходил, и вот сейчас я в БДТ вернулся. Если сравнивать (хотя сравнивать, конечно, нельзя ни в коем случае), то, что делается сейчас — это замечательный прогресс, причем прогресс со знаком плюс, движение творческое, интеллектуальное, просветительское. Это ни в какое сравнение не идет с тем, что было тогда, в 2006-ом. Замечательные постановки, крепкие, интересные были тогда. То, как сейчас стал жить БДТ — это совсем другой уровень. Раньше, ты берешься за постановку, тебя распределяют, ты думаешь: «Ну, понятно, да, да, да. Хорошо, вот такая трактовка». А сейчас ты понимаешь, что это какой-то новый мир тебе режиссер открывает, новые способы работы. В частности, с Виктором Анатольевичем Рыжаковым мы делали «Войну и мир». Это совершенно другой способ работы, для меня незнакомый. Мне это интересно и как актеру, и как человеку. Поэтому, на мой взгляд, БДТ сейчас занимает нишу просветительского театра, театра, который не только имеет эстетическое значение, он, в первую очередь, несет этическое значение. То есть он говорит: «Ребята, вот люди жили так, а давайте попробуем примерить на себя, а давайте-ка поговорим об этом с вами. То есть не просто мы отстраненно показали, а вы дальше там …». И это достаточно активно делается, как напрямую в спектакле «Что делать?», так и в той же нашей «Войне и мир», где мы и не разговариваем со зрителем, но постоянно идет посыл, постоянно через зрительный зал идет разговор. В общем, мне кажется, слава Богу, что БДТ сейчас встал вот на этот курс.
АИ. Что еще ждать от вас в скорейшем времени? Если не секрет, какие роли?
АФ. Был проект «Мосгаз», соответственно, после него был «Палач», «Паук», сейчас вот четвертая часть, называется она «Шакал». Про банды, которые существовали в Советском Союзе. Я один из членов этой банды. Приоткрою только чуть-чуть дверцу: это история мальчика и девочки, которые встают на этот скользкий путь, и вокруг них образуется банда. И вопрос: почему это происходит в Советском Союзе? — казалось бы, такая мощная идеология, все равны, все работают, и совершенно непонятно, что происходит с людьми, почему это происходит? Мы снимали одну сцену в Москве, в квартирке коммунальной. И одна из комнат этой квартирки принадлежит маме и девочке, девочке, которая в этой банде. И вот я пришел в эту квартиру, и, во-первых, она сама по себе уже такая, плюс художники постарались. Часа два, наверное, мы там снимали эту сцену, где я прихожу, приношу весть и ухожу. И за эти два часа жизни в этой квартирке, я как-то пропитался этим мраком и думаю: «Елки-палки, как же так можно?». Там просто крайняя степень бедноты, и от всего идет это ощущение безнадеги, мрачной реальности. И тогда, анализируя социальные условия, в которых эта девочка росла, ее порывы, полет ее желания, я как в прошлом юрист, начинаю выстраивать цепочки и думать: «Да, может быть, может быть. Ей столько-то лет, она еще юна, ей хочется много всего, с Запада идут эти волны свободы, то есть реальность такая мрачная». И тогда я начинаю эту девочку с точки зрения специалиста юриспруденции понимать.
